Но тут до него дошло.
Юбка бывает еще и другая… Нет, не хэлианская, не та косая мужская юбка, которые все носили до недавних времен. Есть же нормальная женская одежда для людей здешнего вида, изобретенная совсем в другом месте, и она отлично подойдет Араде с ее хрупким сложением. Длинная, не складчатая (только не это!), но разделенная на три части! А подходящий пояс у него у самого есть! И еще внизу, чтобы никого не напугать, будет это самое, собранное на шнурок… как его… которое шить, вообще-то, совсем не надо… Только подол и то, на что собирают… Тьфу ты… Рхх…
Он срочно связался с Ро-мени (известно, что человек на этой работе никогда ничем другим не занят, не спит, не ест и не пьет) и потребовал древнеземную египетскую картинку с изображением танцовщицы – как они выглядели, он почти не помнил, а времени оставалось очень мало.
Церемония начиналась к полудню. Зал был забит народом так, что негде было ступить.
Невыспавшийся Таскат стоял у колонны на галерее, и его мутило. Труд Арады был, без сомнения, достоин того, чтобы его прочесть, но почему надо опять идти на все эти ужасные сборища? Радовало только то, что платье ей понравилось. Правда, она попросила его показать изображение, которым он руководствовался, а потом целых два часа, никого не впуская, возилась перед зеркалом, но ниток и иголок не просила. Значит, все правильно.
Протрубил звонкий рожок, которым по традиции открывались заседания. Все гости, разодетые по последней моде – такого он не видел и во дворце – заняли свои места и благонравно зааплодировали. Таскат приготовился смотреть.
Великолепная Арада медленно спустилась по лестнице, окутанная ароматом, который заставил нос Таската изумленно сморщиться: что это, такое знакомое? Пока что до него не доходило.
Его удивило, что волосы ее были распущены, а на лице сияли какие-то странные линии, нанесенные светящимся порошком. Нет, не светящимся, блестящим. Никакой магии, что вы.
– Как смело… – уважительно произнес кто-то рядом. По рядам побежал шепоток.
Арада была чудо как хороша – настоящая танцовщица с фрески, разве что верхняя часть и калли этому не соответствовали. Смысл наряда, похоже, сохранен. Впрочем, к воронам эту калли. Никто не видел эту фреску. Главное – юбка! Юбка хорошо держалась на бедрах и не сползала. Открытый живот целомудренно сиял.
Она милостиво (другого слова не подберешь) протянула главе Академии руку, украшенную широким браслетом. Таскат посмотрел на это и еще раз порадовался, что ради соблюдения приличий оставил ноги почти закрытыми. Если бы на этой даме оказался костюм, исторически верный, как сгоряча предлагал Ро-мени, то никто бы не шикнул, не крикнул и не подумал о том, чтобы указать на вопиющее неприличие: почтенные господа просто умерли бы на месте.
Зал радостно взревел. Таскат запоздало сообразил, что именно он сделал, нарядив ученую даму плясуньей, и отчаянно пожелал никогда больше не выполнять ничьих желаний. Статус высокородных рушится от любого прикосновения. Эти люди способны разорвать любого, кто им понравится, просто потому, что захотят прикоснуться к нему одновременно, а одного человека на всех не хватит. А если сейчас ее выгонят и ничего не дадут?
Но глава академии, сохраняя невозмутимый вид, передал Араде круглую тяжелую железную печать, символизирующую членство. Арада приняла ее, улыбнулась, обернулась к залу и приготовилась сказать торжественную речь.
Речи не получилось.
На возвышение, опережая друг друга, лезли стражники, ученые, академики, супруги ученых, жрецы низших рангов и расфуфыренные дамы, пришедшие на праздник ради улаживания кулуарных дел. Почтенный глава обхватил Араду обеими руками и приготовился отражать натиск, отступая к дверям. «О боги! Они же ее затопчут» – подумал было Таскат и рванулся в том же направлении, но стражники быстро взяли триумфантку в кольцо, и страшного не случилось. Через минуту толпа постепенно успокоилась, и он перевел дух. Но напор усилился, а крики не улеглись.
Все, что можно было понять из этого неразборчивого гула, укладывалось в одну-единственную фразу: «Откуда вы это взяли? Откуда вы… это взяли?!»
Арада аккуратно освободилась от объятий почтенного ученого. Он встряхнулся и принял обычный любезный вид.
– Да, уважаемая, да. Вам стоило бы выдать этот знак отличия только за то, что вы пришли сюда в этом… этом…
– Одеянии – весело перебила его Арада. – Я понимаю: вы никогда такого не видели. Не беспокойтесь, я не настолько бедна, чтобы вдруг начать шить. Я умею только разбираться в своем деле. – И она скромно опустила глаза.
– Но кто это сделал? – возопила какая-то большого размера женщина, протискиваясь вперед. – Кто?!!
– Можете успокоиться – тряхнула распущенными черными волосами Арада. Я вам покажу этого человека. Вот кто это сделал! – смеясь глазами, она обвиняюще указала на Таската.
Не упасть ли с галереи? – подумал он, отступая в тень.
Толпа засмеялась и зааплодировала.
Пользуясь тем, что внимание почтенной публики перешло на другой предмет, Арада пристально посмотрела на него и беззвучно заговорила. Он присмотрелся и прочел по губам:
«…тебе еще припомню!»
На лестнице, ведущей на галерею, показались первые люди, требующие немагических деталей и подробностей. Таскат вздохнул.
После того, как Арада удалилась объясняться, а наплыв желающих выяснить все детали несколько стих (Нет, что вы, нет, я сделал это из любви. Арада так хороша, что до гроба я способен быть верным ее слугой. Нет, это была прихоть высокородного меня. Да, я все расскажу. Да, я бы хотел видеть вашего портного. Нет, я не хотел бы заняться ремеслом, что вы, я сейчас обижусь. Вам нужен мой вызов? Какая неудачная шутка. Ах! Эта женщина заставляет меня забыть о своем положении. Нет, это был единичный случай, а как это делается – вообще секрет: да, специального человека у меня нет, я просто иногда так коротаю время, свободное от концессии и вращения в высоких кругах, приближенных к Его священному величеству) … – Таскат был готов провалиться сквозь землю, только бы не видеть этих, без сомнения, замечательных людей. Но, к счастью для него, пришло время торжественного обеда, и, хотя никуда уехать было нельзя (по традиции в Академии нужно было провести целый день), после трапезы Таската ненадолго оставили одного. От любопытных у него кружилась голова. Более того – от еды его тошнило.