Богиня песков - Страница 129

129

Он первый раз видел кошек и радовался им, потому что вообще чему-то мог радоваться.

У каждого дома на треножниках стояли железные цветы, раскрывавшие лепестки в ясную погоду. Так же, как башни копили силу молний, эти цветы накапливали солнечный свет и отдавали его любому, кто хотел работать в мастерской или зажечь в темной комнате светящийся шар – такой шар был у каждого в доме.

Он не мог дать определения здешним высокородным: невозможно было определить, кланяться ли, убегать ли. Подумав, Чет решил не делать ничего. Ведь если тебя убивают десять раз подряд, ты окончательно забываешь, кому нужно кланяться.

«Удивительнейшая жизнь» – думал поэт и шел на крышу, слушать звук, отраженный от неба.

Чет каждый день смотрел, как прибывают в порт корабли, и слышал их песни.

Здесь, в прозрачной атмосфере солнечного шара, хрустального шара, пронизанного лучами, все корабли – пели.

Он слышал и множество других звуков, отраженных от хрустального свода – и песни далеких птиц, и песни ветра высоко над облаками – и веселые моряки, которые тянули канаты и обиходили снасть, не гнали его прочь, только улыбались ему, когда он бродил в порту.

Каждый день он записывал свои наблюдения, прижав листки камнем, чтобы не растрепало, а потом оставлял их где-нибудь в порту, выбирая и унося с собой только самое лучшее. Он не говорил ни с кем. Он не знал, что его записи читают моряки, которые понимают, кто он такой – огромное зеркало неба приносило ему звуки их голосов, искаженные расстоянием, похожие на пронзительные крики птиц, спор морских чаек.

Теперь он мог услышать все то, что хотел услышать.

Что-то расправлялось в нем, как цветок, от этой спокойной, тихой и немудреной жизни.

Просыпаясь, Чет долго лежал в кровати, улыбаясь неизвестно чему, ждал, пока пройдут воспоминания. Порой они наплывали по утрам, как волна, и было спокойно, а иногда приходили, как разъяренная толпа, не давая поднять головы: удар – смерть друга, удар – лихорадочная бойня в башне, удар – горы и красные скалы… Он клал голову на плоскую подушку и ждал, когда это закончится.

Память смертей отходила в прошлое, и он завтракал, забивался в дальний угол мастерской или шел на плоскую крышу, рисовать и смотреть на море.

Сидеть и смотреть он мог бесконечно, пока солнце и ветер не напоминали ему, что пора прятаться в темную комнату, где нужно перебирать листы, отсеивая неважное, а утром… Утром – вставай и начинай все сначала.

По ночам это очень прозрачный и очень печальный город, думал он в сумеречные утренние часы, глядя на спящие дома – город из тех, откуда не возвращаются.

Канаты сплетены.

Паруса подняты.

Корабль отпущен на волю ветра.

Не эта ли воля приведет его обратно, к берегам, уроженцы которых оставили его посреди неподвижного зеркала моря?

Он бы остался там, но подул особенный ветер, и корабль запел.

Запел всеми снастями, взял курс домой…

Иногда корабли – как птицы. У них есть компас.

Корабли без команды неуклюжи, их настигает паралич, шторм рвет паруса, снасти обращаются в истрепанные веревки, и в порт входит величественный, серый, как туман, призрак с обросшим ракушками дном; а люди неспособны отличить чудо от ужаса и могут расстрелять его из пушек.

Именно поэтому такие корабли никогда не возвращаются домой.

Они находят себе острова, где живут улыбчивые чужие люди, почитающие каждый такой корабль великим даром. Люди чистят им дно, приносят новые веревки, сплетенные из кокосового волокна, и их аутригеры сопровождают величественный фрегат или маленькую шхуну, как глубинную смерть или подводную птицу сопровождают полосатые рыбы-лоцманы.

Не возвращайтесь домой, корабли, которым душу подарило море! Пусть лучше улыбчивые чужие люди просят вас привезти груз орехов или копры с соседнего острова, ткут вам паруса и стреляют по морским духам из ваших пушек.

Это тоже большое дело.

Может быть, острова будет кому защитить, если начнется война.

А острова есть на любой карте, а корабли – на любой войне.

57

Она опять снилась ему под утро, золотая и белая женщина с солнечным шаром в руке, говорящая на языке поэтов и воров, и сумасшедшие с непокрытыми головами поклонялись ей, а зеленые леса шумели, пока ветер шевелил их ветви.

Леса были странные, солнце стояло над ними в зените, деревья в них ползли по земле, а в лачугах было мокро и жарко, и Чет ворочался во сне.

Сэиланн выглядела несколько растерянной, как будто они оба здесь случайно, а не по ее воле. Поэтому, когда она спросила, зачем он ей снится, он не смог ответить ничего вразумительного, только смотрел удивленными глазами.

Но богиня повторила свой вопрос, и Чет решил задать свой.

– Сэи, почему я не слышу голос своего бога так ясно, как всегда? Неужели за морем, в восставшей стране, он бессилен?

– Я не знаю, что делается за морем – сказала сэи, и в ее глазах отразился его испуг. Но если ты мне скажешь, у кого спросить, я войду в его сон и спрошу его.

И Чет рассказал ей о чудесных солнечных людях, и пел ей о кораблях и воздушных рукотворных птицах из дерева и ткани, и лицо ее разгладилось и стало безмятежным.

Они шли по полям, покрытым золотой травой, а потом – зеленой ровной высокой травой, и теперь Чет слушал то, что ему рассказывали.

– Раньше знали то, о чем я говорю: паутиной снов связаны все люди этого мира – сказала ему богиня. – Небо отражает нас, как зеркало. Это все для того, чтобы никто не оставался одиноким. Одиночество – ужасно. Но даже одинокий человек может видеть сны из разных времен, и бывать в неизвестных ему местах, и делать странные вещи, и знать, в каком уголке мира жилище его души. А если человек – маг, он уже никогда не будет одинок.

129