Маленький человечек продолжил кашлять, подозвал хозяина и попросил два стакана вина в долг. Разумеется, хозяин с негодованием отказался. Темнолицый начал буйно ругаться, грозя пустить в ход кулаки, и между делом оказался рядом с нужным столом: смазанная ядом стрелка скользнула по рукаву и царапнула ненужного человека.
Щеголь поник плечами, пожаловался на туман и медленно выбрался из-за стола. Скоро он будет крепко спать, спать на улице где-нибудь в канаве, и остается понадеяться, что здешние проныры не лишат его жизни.
Разумеется, в кармане тут же нашлись две монеты в пол-дехина, и оставалось, униженно извинившись перед хозяином, развалиться с плошкой и маленьким кувшином в соседнем углу.
Место щеголя, торопливо извиняясь, занял другой человек, затеявший долгую пьяную болтовню. Этого, без сомнения, ждали, и перед гостем возник стакан, в котором плескалось мутное просяное пиво. Стакан маленький человечек успел проверить, толкнув слугу между делом, и ему оставалось только смотреть за тем, чтобы приятелям никто не помешал. Если все пойдет, как надо, отсюда они выйдут добрыми друзьями и отправятся в некое место, где перевозчика ждут две испуганных семьи со своим скарбом – и несколько хороших, редких и нужных книг.
Полмерки подряд все шло так, как нужно, но, когда в подвал, шумя не больше остальных, вошел очередной посетитель – судя по одежде, торговец-лоточник – темнолицый подобрался и приготовился действовать. За ним вошел еще один, отряхивая капли дождя. Широкий фартук ремесленника мог скрывать под собой любую пакость, а подручных предметов вокруг и так хватало.
Маленький человечек закашлял еще громче – кашлять он не забывал все это время – и направился к выходу. По дороге он споткнулся, ухватился за край стола, извинился перед гостем и его помощником и отхлебнул на всякий случай из чьего-то стакана: его немедля схватили за руку, возмутившись, и потребовали заплатить за чужое пиво.
Отталкивая несколько рук и виртуозно ругаясь, он видел, как нужные люди встают, собираются и уходят: тут же драка, что за безобразие? Заодно он зацепил и лоточника, и его друга: они пытались улизнуть, но в двух шагах от гостя лоточник свалился на пол, вопя, что ему подставили подножку. Маленький человечек сделал шаг вперед, отцепил от себя руки крестьянина и поймал летящий в воздухе небольшой предмет: если бы тот достиг цели, все пошло бы насмарку.
Гость и его помощник поднялись по лестнице, и теперь уж точно было ясно, что там их подхватят: время подошло.
Раздавая тумаки, он с удовольствием врезал несколько раз лоточнику и уложил крестьянина на пол, а потом двинулся вслед за гостем, вытирая кровь со скулы. Оставшиеся посетители воодушевленно тузили друг друга, а хозяин с ужасом оглядывал это поле битвы: впрочем, и ему кто-нибудь сейчас заплатит.
Веселого, между тем, было мало. Маленький смуглый человечек понимал, что никогда не попадет обратно домой, и только долгая и тяжелая работа поможет ему оправдать свое существование. Его страна была наполовину захвачена, и впору было сдаться… Но никто не мог отдать ему такого приказа. Он был начальником самому себе.
На выходе из подвала он споткнулся, и его поддержал за руку какой-то гость, показавшийся ему удивительно знакомым. Он поднял глаза и чуть не ахнул: если бы не иной тип лица, этот человек был бы на него очень сильно похож. Они были одного роста, волосы их были почти одного цвета – угольно-черный с рыжиной цвет макенгу не брала никакая глина, и смуглому человечку приходилось часто ходить рыже-пепельным – и какая-то особенная невыразительность лиц, готовая в любое мгновение смениться любым выражением, роднила их между собой. Эти движения были ему знакомы. Этот цвет глаз он часто видел в зеркале.
Понимание пронзило его, как молния, и он медленно, глубоко поклонился.
Человек помедлил и еще медленнее, еще тщательнее поклонился в ответ, застыв на миг. Потом аккуратно повернулся к лестнице, подмигнул и спустился вниз, к желтому тусклому свету в подвале, туда, где бушевала драка.
Смуглый человечек пожал плечами, отметил, что успевает скрыться, вышел на улицу и растаял в тумане.
Им стоило приложить все усилия для того, чтобы больше не встретиться никогда.
Когда Сэхра пришел в лагерь, окруженный воспитанниками, он шел рядом со змеей, ведя на ремне исхудавшую птицу, и верные встретили его, собираясь под яркими флагами, распевая песни, но, увидев, как он болен и стар, и как измождены он и его спутники – замолчали и расступились.
Сэхра пришел в лагерь, хромая, но длинная белая борода его была хорошо расчесана, и одежды были чистыми.
Он подошел к богине и сказал, стоя прямо и глядя ей в глаза:
– Я останусь. Я знаю, ты безумна, ты можешь убить, если тебе будет хотеться этого, и ты не можешь видеть детей, и тебе, как всем богам, ненавистны возражения и споры… – и осекся, потому что Сэиланн заплакала.
Сэиланн проливала слезы чуть ли не первый раз, и люди в страхе отшатнулись.
– Ты, учитель! – крикнула сэи. – Что ты делаешь! Ведь я – богиня, и я – победила солдат и войска, и я – умею читать и петь, и я – говорю, что хочу и умею! Я победила в ста битвах, а ты не веришь мне! Чем я докажу тебе свою правоту? Мои верные – не убийцы, не мародеры! Я живая, а не мертвая! Я слышала о тебе столько лет, а теперь ты отвергаешь меня?
И Сэхра отступил на шаг и поклонился ей.
И после того, как было устроено большое празднество и все, гости и хозяева, поели, сколько смогли, и расположили птиц, и отпустили змей охотиться – Сэхра и Сэиланн говорили в шатре богини, и остались довольны друг другом, и там оставил Сэхра свою горечь, заменив ее сладостью вина.