Богиня песков - Страница 112

112

Да, больно, еще как больно, но что-то надо сказать… Что-то надо сказать…

Да. Но говорить уже нечего.

– Богиня увидит вас… – произнес он неожиданно громко.

Свистнул метательный нож. Тело поэта, дважды мертвого поэта, раскинулось на полу.

Тени, осматривавшие труп дорогого друга, переглянулись.

– И здесь эта зараза… – проворчал один из них. Потом положил руку дорогого друга, уже мертвого, на подлокотник кресла и ударил тяжелым ножом. Наследное кольцо не снималось с распухшего пальца.

Так свет померк второй раз.

Поэт когда-то писал, уединяясь:

поэт всегда воскресает
воскресает в случайных местах
где много денег
костей и букв на листах
и много печали
о том, кто не просит жизни
но получает
и верит, что неспроста
нет в тебе соли
никто тебя и не съест
место под солнцем
страшнее всех прочих мест
слов не хватает
жизни несет река
деньги не тают
сам растаешь
пока
Трубочку смолит
старый солдат-чудак
скушай пуд соли
и расстреляют за так
молнии ружей
катятся по траве
обезоружен
славься, злой человек
Душу не бросят
Тело легко как пар
Жизни не просят
Жизнь получают в дар
Жаль, что так много
хватит на десять раз
крика и смога
песни закрытых глаз
и бестолковая,
страшная, от гроша,
ненависть к богу
умевшему воскрешать

48

Уважаемый Ро-мени!

Если мы теперь на «ты», я продолжу, как подобает друзьям: я люблю тебя.

Когда я попаду обратно – а это будет нескоро – я буду так счастлив, что поцелую стены нашего университета, благо до него час дороги от дома. Только вымоюсь той водой, которая в родстве с моей кожей, и посмотрю на белые звезды, потому что все звезды в этих краях – желтые.

Скоро я стану не специалистом по коммерции, а, того и гляди, игроком или портным, или даже настоящим биологом – прости меня за вольность – и буду соревноваться с тобой в изучении мод, флоры и фауны. Чтобы я мог осуществить этот коварный план, пришли мне, пожалуйста, что-нибудь не из основного курса биологии планет внешнего пояса. Мне нужно не то, что написано в здешних книгах, а кое-что другое.

В справочнике об этом ничего нет. Мне хочется знать, есть ли здесь обычные звери, обычные люди.

Расскажу еще. Пустыня есть пустыня, на любой планете. Она не такая большая и населенная, как я думал раньше. Просто в ней живет несколько крупных племен и несколько мелких, и они кочуют. Тебя удивит то, что войн между племенами почти не бывает.

Сейчас там появилась так называемая сэи, известная среди айдисов как «богиня», которая готовит, кажется, объединение племен, но вряд ли в случае успешного восстания ей нужны будут наши головы и наши машины. Я видел ее последователей и слышал о них рассказы. Машины они разбивают, когда могут без них обойтись, и берут себе, если нужно. Но с нашими нельзя сделать ни того, ни другого. Остаемся мы, но мы – дело десятое.

Оазисы и племена для меня – полная неизвестность. Не могу тебя этим порадовать, но обещаю узнать о них побольше. Правда, по ходу дела за мной присматривают все чаще и чаще. Тут я начинаю расстраиваться и заканчиваю письмо, потому что нужно еще составлять доклад, а потом принять приглашение одного хорошего, но недалекого человека. Его вечера пользуются успехом, и народу на них столько, что можно уйти на несколько часов, вернуться, а потом отговориться; был у него в гостях.

Мной составлена карта мест захоронений в городе и мест на окраинах, где лежат непохороненные. Пошлю ее сотрудникам института. Тебе об этом рассказать ничего не могу, и это очень тяжело.

Не знаю, выберусь я или нет. Последний ход в этой игре должен кончиться успехом. Вопрос только, кому он достанется, этот последний ход.

49

Тайлем и Эммале встречались, когда дневные дела были окончены, в становище было темно, воины садились в круг, а матери укладывали детей спать.

Тайлем и Эммале держались за руки, обнимали друг друга, спорили.

– Почему ты не можешь быть моим мужем? – яростно спрашивала Эммале. – Ведь я люблю тебя. Твой род велик. Ты достоин. Моя мать и мой отец не желали бы большего. Мой род – самый большой в наших краях, и дети его заправляют в Исхе частью торговли, а торговля доходит до Марисхе. Я – лучшая из здешних колдуний. Я – советница Сэиланн, а ты – советник. Чего тебе еще желать?

– Я не столь удачлив, чтобы быть твоим мужем. Дело в том, что меня преследует злосчастье. Я не могу жениться, пока я не избавлюсь от него.

– Расскажи – требовала Эммале.

– Из моего рода остался я один – грустно отвечал Тайлем. – Я не знаю, живы ли отец, мать и братья. Я был – старший сын. Меня отправили ко двору, когда мне исполнилось двенадцать, чтобы я постигал науки и рос, служа императору.

– И что дальше? – Эммале усаживалась поудобнее и начинала вязать. Она могла бы сделать всю работу, только подув на моток ниток, но чем же тогда занять руки? Новое покрывало было узорчатым, а по ночам было холодно…

Ее локти, ее руки двигались, как крылья птицы, и зачарованный Тайлем с трудом отрывался от этого зрелища, чтобы продолжить:

– Потом я вырос и начал проявлять интерес ко всему, что живет и движется. Жили и двигались насекомые, люди, звери, птицы и машины. Я изучал их ход, их стать, их вид. За это меня взял в ученики человек, имя которого славно в Исхе и Аре, но в Айде о нем не знают, и к счастью: он строил летающие лодки.

Эммале уронила вязание.

– Нет, – грустно улыбался Тайлем. – Я не могу их построить, потому что все книги были изъяты, а его казнили. Он не изобрел их, как ты теперь знаешь – он делал их по старинным чертежам. Я был самым младшим подмастерьем из одаренных, куда там. У нас сейчас толковые мастера, лучшие маги, чем он. Могу только починить, если мы захватим одну такую. Учителя жаль.

112