Богиня песков - Страница 113

113

Всех его учеников разобрали другие учителя, не столь умные, но умеющие предугадать, куда дует ветер. А кто-то попал в имперскую школу наук почти тогда, когда его казнили.

– Почему? – удивлялась Эммале.

– Если он смог построить их, он смог бы придумать и то, что их сбивает – объяснял Тайлем. – Согласно этой логике, его нужно было убить, как только он сделал первое, но не успел придумать второе. Теперь летающих машин немного – ведь он их только придумал, а улучшить не успел. Успели бы другие, им было бы легче. Но тут началось восстание на границе. Поэтому решили, что улучшать лодки будут медленно, а воевать – быстро.

– В нашей деревне за такое оставили бы стоять по горло в песке! – возмущалась Эммале, но продолжала вязать. – А дальше?

– А дальше было вот что – говорил Тайлем. – Раз уж мне не повезло с учителем, я был послан на границу, с отрядом, которым командовал старый глава. Но он умер, когда нашу крепость осадили, и главой оказался я.

– Ты! – в восторге говорила Эммале. – И ты выдержал осаду?

– Да. Гордость магов дала мне силы. Мне было пятнадцать лет, я был единственным из высокородных, а осада была не столь длинной, всего несколько недель. Я командовал крепостью и был уверен, что меня заметят и дадут мне звание. Но когда я был освобожден, меня судили за то, что я, будучи так молод, не уступил командование никому другому.

– Какая страшная несправедливость! – поражалась Эммале. – Но тебя же не наказали?

– Нет. Только выслали домой. Раз уж мне так не повезло с восстанием, я провел год дома, то есть – не дома, а в одном из наших домов, около Марисхе. В Марисхе взбешенный отец меня не пустил. Мать утешала меня, как могла, и через год опять отправила ко двору.

– Лучше бы она этого не делала?

– Да, лучше бы она этого не делала. Но надо было восстанавливать доверие семьи. Я провел десять лет в столице Аре – то при дворе, то удаляясь от него. Но не нашел лучшего знания, как не нашел и лучшей судьбы. Каждый мой шаг оборачивался падением. Я писал стихи и даже напечатал книгу, но их слушали только молодые, такие, как я. Остальным было склевать, а потом их вообще запретили.

– Может быть, не склевать? – смеялась Эммале. – Раз запретили, значит, хорошо писал.

Тайлем читал, и Эммале фыркала. Такие стихи действительно лучше читать, будучи очень молодым. А потом краснеть.

– А ты хотел, чтобы их торжественно признали?

Тайлем вздыхал.

– Нет… Но хотелось быть знаменитым. Потом было хуже. Я вспомнил о том, кем мог бы стать, заступился за друга, который прятал у себя своего опального учителя, и меня в конце концов сослали. Колдовал я плохо, так что избежал судьбы прочих. Теперь я здесь и встретил тебя.

– Да, ты здесь и встретил меня. Какое же это злосчастье?

– Как только я нахожу себе дело или человека по душе, его отнимает у меня судьба. Представляешь, что будет, если мы захотим жениться? Пока я успешно разбиваю для вас императорские отряды, все идет правильно. Но если я захочу счастья для себя…

– Может быть, если мы поженимся здесь, богиня нам поможет, и твое злосчастье тебя не поймает?

– Надо немного подождать, – вздыхал Тайлем. – Если мне повезет, я женюсь. Если нет – погибну. Мне с тобой слишком хорошо.

– Ну так давай будет хорошо, – говорила она.

– Не будет…

Тут Эммале начинала рычать, и Тайлем успокаивал ее, а потом уходил, чтобы утром появиться в шатре Сэиланн для совета. Они видели друг друга, говорили о делах, а вечером встречались, чтобы начать все сначала.

У Эммале была зубастая большая птица по имени Твале, которую она подарила Тайлему. Когда Тайлем уезжал проверять посты, или – за несколько переходов, на переговоры с вождями, Твале носил письма от Эммале к Тайлему.

Говорят, что Твале кусал ездовых птиц, если видел врагов Тайлема, а потом сообщал об этом Эммале криком. Он умел виться над врагами, распознавая их, и жизнь Эммале была вне опасности.

Скоро она забеременела, и характер ее стал ужаснее, чем это можно описать. Она портила криком воду, рушила стены палаток, если сердилась, а все, кто мог ее рассердить, часто лежали с больной головой. Люди обратились к Сэиланн с просьбой успокоить подругу и советницу.

Сэиланн позвала Эммале и Тайлема и сказала:

– Вы поженитесь.

– Мы не поженимся! – запротестовал Тайлем. – Священный обряд отпугнет мимолетную удачу! Все становится так хорошо, что меня должны убить в ближайшем бою. Тогда Эммале останется вдовой, а ребенок – сиротой!

«Тьфу» – ответила, как говорят, на это Эммале.

– Эммале – сказала, как говорят еще, Сэиланн. – Приказать я ему не могу, никто теперь не женится по приказу. Поэтому перебирайся к нему в палатку, захвати ее и живи там, и не спускай с него глаз. Этот мужчина требует не заботы, а охотничьей хватки. А свадьбу мы устроим, когда победим. Тогда он не отвертится.

И в этот раз Тайлем с радостью согласился, потому что понял, что богиня может избавить от злосчастья только того, кто не будет поступать глупо.

Когда Сэиланн судила справедливо, или карала тех, кто виноват, или говорила на совете, вожди думали, как воплотить то, что придумано, а из толпы часто кричали ей:

– Ты освободила нас от императорской власти. Ты помогла нам прекратить войны. Ты дала нам воду!

И говорили ей соратники: ты – дочь всех племен. Любимая дочь, самая славная, самая старшая.

– Ты – дочь всех племен! – сказал Сэхра на совете, где было решено двигаться дальше.

– Ты – дочь всех племен! – закричала Эммале. – Дочь всех племен!

И это подхватили все, кто слышал, и разнесли по Айду и окраинам Исха, и там, где начинался Аре, тоже знали, что такое Сэиланн для племен, признавших ее Закон.

113