Богиня песков - Страница 117

117

«Тихо, тихо, медная крыса» – думал Кийли, и рихары замолкали.

Наконец лабиринт кончился, и они вышли к большому зданию с плоской крышей. Нужно было войти внутрь, но у рабочего не было возможности, не было ключа, и главный уже собрался с силами, чтобы расплавить замок…

Кийли оглянулся, и то же самое сделали все остальные. Стены позади, обшитые металлом, сияли, как звезды, и над ними тоже были звезды.

Их обуял совершенно непонятный смех. Что тут смешного? Дело важное, а если поймают, то казнят непременно…

Но ящерицы так смешно ворочались в мешках, и звезды так смешно светили желтым светом, и так смешно скрипел ключ в замке, что даже рабочий, который их вел, давился смехом, и его трясло, когда он зажимал себе рот.

– Мы дальше не пройдем! – в панике шепотом заорал Кийли. – Мы не можем! – И согнулся пополам.

– Мы тоже не можем! – зашипел в ответ главный. – Открывайте мешки. Быстрее! Открывайте мешки-и!

Ящерицы темными тенями разбежались по двору, ныряя под крыльцо и уходя в подвалы. Кийли, закрыв глаза, видел след каждой, и большинство из них цветным пунктиром уходило к складам, туда, где было достаточно еды – самой вкусной, самой редкой, самой подходящей для крупного рихара… Он бы подправил их, показал нужный путь, но смех одолевал все сильнее.

– Вон отсюда! Вон! – шипел главный. Его спасало только устройство покалеченной глотки. Трое остальных уже чуть ли не падали, пробираясь обратно к калитке. Обратный путь давался легче, и за порог они вышли, уже совершенно обессилев и охрипнув. Их потряхивало при каждом шаге, как будто каждого била маленькая молния. Рабочий дал деру, растворившись в темноте.

– Не смешно! – хотел сказать Кийли, и сказал бы, ведь теперь было можно: они отошли на безопасное расстояние, а в нескольких кварталах отсюда начиналась оживленная, богатая улица, и можно было бы смешаться с толпой тех, кто в это время выходил гулять и развлекаться. Но вместо этого он захохотал, а за ним захохотали все остальные.

– Они же будут размножаться! – пришло ему в голову, он представил, как потешно размножаются в подвалах деловитые ящерицы, и чуть не умер.

Они держались за животы, выли, каркали, рычали, глотали слезы и разевали рты шире зубастых птиц. Даже главный издавал что-то, похожее на смех, хотя это больше было похоже на клохтанье. Кийли уже был готов валяться по земле, как вдруг со стороны складов закричал басом гудок. Зажглась огромная лампа, и луч нашарил их, совершенно беззащитных и неспособных перестать хохотать. Сейчас приберут, подумал Кийли. Ничего не получилось. И засмеялся еще громче.

– Эй, вы! – окликнул их сторож со стены. – Пьяная кодла! Нечего здесь шляться! Здесь государственные владения! Убирайтесь прочь!

Веселая компания, подвывая и похихикивая, спрятала за спину сумки и мешки и убралась от ворот.

– Мы сюда больше не пойдем – сказал главный. – Разум затуманивается. Мы совсем бессильны. Надо ждать этого проклятого урода.

Кийли продолжал смеяться, и за ним подхватила вся компания.

– Радуйтесь, что живы! – выдавил из себя Кийли. – Все, пойдем. Гордость магов не пригодилась.

52

Шпионаж, выдача государственной тайны и прочие глупости считаются, как известно, государственной изменой. А потеря совести – считается?

Это сказала Арада.

Советник по военным вопросам только что вызывал ее в комнаты второго яруса и называл шпионкой, продавшей имперские секреты проклятому иноземцу ради необязательной связи. Это было очень неприятно, и Арада, вместо того, чтобы прикинуться дурочкой, вылила на него кувшин с водой, стоявший на столике. Такое серьезное дело не было бы забыто, если бы она в свое время не имела его в любовниках: мне совершенно ясно, сказала она, что дело не в какой-то там государственной измене, а в том, что господин советник боится когтей соперника и хочет повторения пройденного. Она покинула кабинет, гордо неся на вытянутых руках мокрое покрывало, и бросила его в первого встречного.

Эти неприятные истории длились уже некоторое время. Ясно было только то, что ни о какой любви речи не идет. Секреты посланника интересовали всех, а так как она была его единственным близким другом, малозначащих деталей его жизни уже никому не хватало: ни начальнику дворцовой охраны, ни господину советнику в вопросах верности, ни тому светловолосому человеку, который недавно приходил, показав печать, и вежливо расспрашивал, много ли теперь понимает посланник в обычаях Аре. Арада честно сказала, что посланник читал ее книгу, после чего других вопросов не последовало.

А господин советник по военным вопросам, давно забывший свое собственное имя, забыл еще и совесть. По крайней мере, так утверждала Арада, сбегая по тридцати двум ступеням из белого мрамора на черный пол малого зала, в котором недавно говорил речь известный поэт. А советник бежал за ней.

– Стойте! – крикнул он совершенно неподобающим тоном.

Броситься бежать – не самый лучший способ. В углу он наконец настиг ее и обнял, прижав к себе, но Арада вырвалась.

– Не смейте преследовать меня!

– А что не так?

– Вы еще смеете спрашивать, что здесь не так? После того, как мой племянник был насильно вырван из семьи и отправлен в школу для одаренных, меня не удивляет ваша наглость. Вы лично нажали на вашего приятеля в Совете, чтобы я лишилась дохода от фабрики тканей. Кроме того, эти проклятые слухи! Я понимаю, что именно вы собираетесь сделать. Не преследуйте меня, говоря о любви. Если дуэль, то дуэль. Прошу вас, действуйте первым.

– У вас родовитости не хватает, чтобы меня вызвать, госпожа Арада – оскалился он.

117