Для какой роли его готовят? – размышлял Таскат. – Почему?
Он начал опять появляться на приемах, чтобы не терять нить событий, и многие дамы намекали ему, что не прочь занять при нем освободившееся место. Зачем они это делают, Таскат не понимал. Разве траур по ушедшей любви – такое непонятное дело?
Иногда на праздниках и прочих назидательных мероприятиях, ставших особенно грустными для всех, кто чувствовал себя дичью, раздавали утренние и вечерние выпуски «Общей газеты». Ничего особенно интересного для него там не было: разве что список мест, в которых положено быть. Теперь приверженцы чистой науки выпускали какой-то свой листок, где сверху стоял витиеватый синий оттиск:
«Империя дала тебе жизнь. Никогда не забывай этого!»
Солнце было в самом зените, а они стояли над развалинами арки.
Место оказалось в точности таким, каким его представляла Сэиланн. По бокам от огромного плоского камня, занесенного песком, были остатки двух стен, а рядом – еще. Под камнем была пустота, уходящая глубоко вниз. Она закрыла глаза и представила, каким было погребенное здание – от большого подземного купола над великим камнем, на котором разжигался огонь, до входа с его ступенями, расходившимися полукругом.
– Здесь – сказала она. – Отдохните и начнете копать, чтобы я могла войти. Дальше я пройду сама, но начать должны вы.
Пройти вниз она смогла только через несколько мерок. Все было не так просто – эти люди уже раскапывали раньше разрушенные здания и знали, что и через какое время может обвалиться, а богиня, увы, могла только сдвинуть камни и песок, а не мгновенно перенять чужой опыт. Но из подземелья она вышла сама, оставив пока нерасчищенным подземный лабиринт, и вынесла оттуда большой прозрачный кристалл, который нужно было хранить при себе, как великую драгоценность. Он и был драгоценностью – вся память о сэи, зажигавших здесь огонь, осталась в нем.
Великий камень, тот, на котором разжигали огонь, никуда двигаться не захотел. На нем держалась вся постройка, изъеденная трещинами, и даже нерушимая скала, в которой были вырублены самые давние пещеры, зависела от него.
К вечеру было что-то сделано. Сэиланн присвистнула сквозь зубы и объявила ночлег.
Теперь они нашли такую стоянку, на которой можно было оставаться надолго. Очень надолго.
Тайлем сидел с богиней в ее шатре, потому что она устала, и рассказывал ей, как живут благородные, потому что ей было интересно. Никаких других причин для действий, кроме «интересно» и «нужно», богиня не признавала. За два года Тайлем уже начал к этому привыкать.
– Почему высоким господам нужно строить башни? – спрашивала сэи, рисуя палочкой на полу.
– Потому что туда может ударить молния. Тогда тот, к кому придет молния, станет избранником твоего супруга, богиня.
– Уж точно не моим – фыркнула Сэиланн. – Кто может быть таким дураком, чтобы специально желать быть убитым молнией?
– Тот, кто хочет видеть тебя вживую… – вздохнул Тайлем. – А еще тот, кто желает, чтобы его считали равным богам.
Сэиланн почувствовала неловкость и перевела разговор на другую тему, чего никогда не сделала бы даже с Эммале.
– Откуда ты пришел в столицу, когда был молод? Ты шел с караваном? – она явно не представляла себе, как еще можно путешествовать, если не с караваном.
– Меня туда прислали с посольством моего отца. – Он вздохнул, потому что уже когда-то объяснял ей это. – Исх всегда отличался хорошими механиками. Если бы вышло тогда поехать на тех диковинных машинах, которые у нас в то время бегали по улицам… Но их быстро запретили, и нас везли ездовые змеи, как любое важное посольство. Мы останавливались не на постоялых дворах, а в отдельных домах на дороге, где отдыхают в пути высокородные. Ты же знаешь, кто я? – улыбнулся Тайлем. – Я – «зеленый человек», я из сердца Исха.
– Исх – это там, где я жила до того?
У нее в голове по-прежнему путались взрослые понятия. Если дело было не срочное, то бесполезно было объяснять, не имея под рукой карты. Гениальная хозяйка совета, Сэиланн могла заблудиться, задумавшись, в двух мерках от лагеря и порой забывала простейшие вещи… Тайлем вздохнул.
– Нет, нет. Марисхе – это столица Исха, болотной страны, а ты родилась недалеко от пустыни, там почти нет Исха. Там до ближайшего леса мерить – не перемерить, как здесь говорят. А я сам, можно сказать, исхере. У меня там много друзей, которых я давно не видел.
Тайлем вздохнул, вспоминая низкий – в три этажа, не больше – каменный дом, ничем не похожий на обычные башни высокородных, вьющуюся по решеткам зелень, отца, многочисленных слуг, мать и то, как он однажды отбыл ко двору – это должны были делать все старшие дети, если они были благородного происхождения.
– Лучше бы отец оставил меня дома – искренне признался он. – И не отправлял никуда и никогда. Я бы и там мог пригодиться.
– А храм твоего бога – в самом сердце страны?
– Храм моего бога стоит далеко в лесу, оплетенном лианами. Это место называется Исхет, потому что храм – это «Хет». Я там никогда не был, так же, как большинство женщин никогда не были у твоего алтаря, богиня. Но ты ходишь по свету, и к тебе можно прийти, а я не могу навестить своего бога, и в пустыне не бывает дождя и гроз, таких, чтобы он явился.
– А там – дождь?
– Да, там – дождь. Ты помнишь дождь? Если бы люди пустыни увидели это место, они бы захотели остаться там навсегда… Если не задохнулись бы под пологом леса, когда дождь стоит стеной и хлещет, как хвосты серых змей.
– Да, потому мы с моим супругом и не встретимся на земле, пока я не установлю Закон – важно кивнула богиня. – Я здесь, а он – там, и не-встре-тить-ся нам… Но – тут она улыбнулась, и вся важность мигом исчезла – ты же хочешь увидеть этот храм? Иди!